Любой переход на новый этап оплачивается кризисом. Так или иначе. Самобытность оплачивается стыдом. Выход из созависимости оплачивают разрывом. Рождение оплачивается болью. Близость оплачивают компромиссами. Свобода – одиночеством. И так далее.
Если человек задержался в роли, которая себя уже исчерпала, он потихоньку сползает к эмоциональному банкротству.
У него уже нет сил, нет мотивов, нет интереса.
Таких людей вокруг множество.
Матери, говорящие с подростками, как с двухлетками.
Директора, плюющие на отчеты.
Тридцатилетние нимфетки.
Вечные студенты, добропорядочные мужья, правдорубы с голой задницей и ещё тьма персонажей.
Чем дольше задерживаешься в исчерпанной роли, тем больше становишься персонажем, все реплики которого предсказуемы, а шаги прописаны.
Директора банкротятся, нимфетки соблазняют, мамаши обвиняют и так далее.
Что тут еще скажешь?
Надо в конце подвести мораль, но в этом нет правды, когда твой собственный кризис стоит перед носом, как большое темноводное озеро, в которое нужно нырнуть целиком, не зная, хватит ли тебе воздуха.
Быть готовым утонуть, так и не коснувшись дна.
Или пробить его собственной головой, выйдя с другой стороны.
Быть готовым к своей неготовности.
У людей, входящих в кризис, есть иллюзия, что они смогут сохранить жизнь неизменной.
Те же связи, то же лицо, тот же уровень.
Но кризис — это всегда изменения.
В первую очередь того, что сложнее всего менять.
Иначе он не был бы кризисом.
Рано или поздно в него придётся войти.
Медля на берегу, ты все равно платишь своим временем, силами, и, в конечном итоге, жизнью.
Так или иначе.
Аглая Датешидзе
