«…Если в жарком бою испытал что почем, –
Значит, нужные книги ты в детстве читал»
В. Высоцкий
Детство Лизы было доверху набито книгами.
Любовь к жизни в мире книг ей передалась по наследству от отца. А отцу – от ее деда. Любовь к книгам обычно и передается по наследству. Она зарождается, когда, погружаясь в мир книг, которые тебе читают на ночь или во время болезни, ты сладко засыпаешь или выздоравливаешь. Лиза все детство провела среди книг: сначала сказок, потом сказки подросли до приключенческих сюжетов, доросли до историй великих людей.
Детство ее отца было совсем другим. Книги его не только развивали и развлекали, а спасали душу. Война, маленькие дети рядом с войной, со смертью, среди ненависти к врагу и щемящей любви ко всем, ставшим «своими». Послевоенное время: голод, холод, опять смерть. Книги освещали его детство, хранили веру в добро, в то, что оно вернется, надо только потерпеть. Все свое непродолжительное свободное время он дарил книгам: летом на дереве с куском хлеба и ягодами вишни за щекой – за своим скудным обедом, зимой, если была не его очередь идти в школу, ведь валенки одни на двоих со старшей сестрой.
Его главная книга – «Робинзон Крузо». Он прятал свой страх, сомнения на ее страницах, побеждал их уверенностью и спокойствием Робинзона. Он ее не раз перечитывал, особенно когда было не по-детски тревожно. Любимые места знал наизусть. Эта книга была реликвией их семьи. Ее привез с фронта его отец. Книга была удостоена футляра и почетного видного места.
***
Лиза вскочила в возраст подростка на лошади, не прерывая увлекательной скачки по прерии. Она не боялась жарких солнечных лучей, выстрелов, индейцев, у которых училась языку птиц и зверей, умению набрасывать лассо и метать томагавк, читать книгу природы по подсказкам и приметам.
Она живо, как наяву, представляла себя несущейся по дикой бескрайней прерии верхом на крапчатой, как у Луизы Пойденкстер, лошади, прижавшись к ее горячему корпусу. Эта картинка была настолько живой, что ей по-настоящему хотелось восторженно кричать от движения, простора, воли, любви.
Она была влюблена в несуществующую – книжную любовь.
Она не понимала, как можно одним словом «любовь» назвать чувство Луизы Пойденкстер с Морисом Джеральдом и родителей, особенно по выходным, когда мама обнаруживала беспорядок и разорение после будней, а папа сбегал от выяснений источника разорения. Но когда домашняя гроза утихала, они с папой садились за книги или смотрели «Клуб путешественников», и обязательно с атласом.
Она проживала много жизней, но только не свою обычную юную жизнь.
Книги сделали ее простодушно наивной, прямолинейной. Это ее отдаляло от других. Но она особо этим не тяготилась.
Пока Лиза скакала, девчонки влюбились: все гурьбой в одного Пашку с хулиганскими замашками, объявившего войну отличникам. Это не помешало отличницам попасть в число его поклонниц. Пашка всем девчонкам дарил свое мужское внимание, не очень умело, зато совсем не робко. А что нужно девчонкам в 14 лет: чтоб у всех на глазах возвысили над другими конкурентками. На это был способен только Пашка. Среди девчонок была объявлена олимпиада, а внимание Пашки – заветная олимпийская медаль. Продлилась она до весны. Пока не закончилось равноправие – Пашка сделал свой выбор. А где заканчивается равенство, объявляется борьба за власть…
Весна в седьмом классе – это уже не просто время года, которое приносит с собой тепло, красоту и обещание скорых каникул, а значит свободы. Она уже приносит новые чувства, совсем новые, потому что первые. Вместе с цветением деревьев что-то рождается внутри, оно вырастает до таких размеров, что становится тесно, неспокойно и тревожно, тяжело дышать и трудно заснуть. Хочется бежать куда-то, кого-то спасать, смеяться и плакать, причем одновременно, даже драться. Такой почувствовал Пашка свою четырнадцатую весну. Драться, положим, ему и раньше хотелось, смеяться – почти всегда, особенно на уроке биологии. Но так, чтобы все одновременно и при этом тяжело дышать…. Да и спал он всегда крепко. А тут, лежит без сна, пытаясь отогнать от себя мысли о ней – Лизе: «Тоже мне, принцесса, смотрит как сквозь меня. Что мне в кино не с кем пойти, хоть вон с Ленкой или с Наташкой, с двумя сразу».
Лиза тоже не спала. Как заснешь, когда Мориса повесить могут. А Луиза, трусиха, молчит. Еще вот до конца главы дочитаю. Уж очень неудобно в кровати с фонариком.
И она снова села на крапчатую лошадь и вместо Луизы понеслась по прерии в поисках всадника без головы. Ветер засыпал глаза пылью, сердце выпрыгивало не столько от страха, сколько от нетерпеливого желания спасти, крапчатая упрямилась – боялась, но Лизу ничего не останавливало. Только будильник – неумолимый стоп-кран, резко обрывающий сны и грубо вталкивающий тебя в действительность, в которой вместо простора прерий – классы с партами, не скачки и стрельба, а уроки и оценки, не Морис, а Пашка, которого почему-то стало много в ее жизни, да и она не Луиза. Всего-то одной буквы не хватает в имени… Ей бы хоть один день так прожить: на одну букву больше, на несколько веков дальше и на целый мир чувств увлекательнее.
Завтрак с полузакрытыми глазами, мамин угрожающий вид: «Что, опять читала?» Впереди немного свободного времени по дороге в школу. Но ее окликнули. Пашка. С самого утра. Странные случайности, которых становится слишком много. Да, и девчонки заели совсем, особенно Ленка с Наташкой. Сейчас опять вдвоем явимся, случайности в систему не укладываются. Зачем он мне с его футболом и примитивным выпендриванием. Морис совсем не такой, молчаливый, сдержанный. И Атос такой, и Айвенго, а про Натаниэля Бампо и говорить нечего…
Она еще всю весну провела в седле, ненадолго возвращаясь на уроки истории и географии. Остальное не вызывало интерес. Как и Пашка, который был часто рядом. Иногда он приходил к ней домой. Видел книги, задавал вопросы. С ней как-то притих, их общение строилось по схеме: ее ответы на его вопросы. Попросил книгу, любимую, наверное, хотел лучше ее понять, хотя бы через книгу. Но увидел ту самую книгу в футляре.
— Что это за книга, почему она такая побитая жизнью? Ваши книги имеют музейный вид, а эта как из библиотеки? Можно посмотреть? А тут какая-то надпись? Странная? Почерк корявый.
— Странная, потому что чернилами. А почерк детский. Книга с войны. Подарок дедушкиному фронтовому товарищу от сына. Он ее читал перед боем, вслух. А потом погиб.
Паша держал в руках книгу с войны. Книга детская, но читали ее сильные мужчины, она дарила им кусочек дома, семейного счастья.
— Я могу ее взять домой?
— Наверное, нет. Понимаешь, это не о Робинзоне, о войне, о дедушке. А о Робинзоне у меня есть, новая. Ее бери, конечно.
— Только на один вечер. Я обещаю, что завтра верну. Твои не заметят. Тем более она в футляре.
Пашка читал, но вокруг были не тропики с дикими животными и птицами, а притаившаяся война, ее ожидание, временный покой, тишина и ощущение неповторимости минуты, ее ценности, на уровне ценности самой жизни. Он листал пожелтевшие странички, некоторые были с оторванными уголками, наверное, самые «зачитанные». Странички с отметинами он читал особенно внимательно, они ему казались самыми интересными или смешными. Он представлял солдат, видевших смерть и готовившихся увидеть ее еще. Почему они не вели серьезные беседы о жизни, смерти, ненависти, бесстрашии, о том, чем было переполнено их настоящее? Почему они слушали книжные приключения, хоть и полные трудностей? Родилось много вопросов. Он и не заметил, что досидел до глубокой ночи. Сон свалил его под утро, когда сам Дефо уже устал рассказывать.
Он проходил за Лизой весь год. Она привыкла. Девчонки тоже, успокоились. Стал вхож в дом. Но не в ее мир. Он пытался в него если не попасть, то уж точно заглянуть. Она ему подбирала книги.
Следующий год обозначился для нее знакомством с русскими классиками, полные собрания сочинений которых были гордостью отцовской библиотеки. Она до них то ли добралась, то ли доросла. Книжная эпоха приключений закончилась. Книги новой эпохи были для нее сродни разговору. В 15 лет ей хотелось разговаривать с Куприным, Чеховым, Толстым. Времени полной свободы в жизни подростка не так много. Поэтому разговоры получались короткими в виде рассказов, новелл. Она доставала тома любимых писателей и читала их все подряд, вперемешку. Рассказы выбирала по названию. Легко догадаться на какую тему в 15 лет интересно поговорить. Тогда Пашка был особенно лишним.
С Лизой Пашка мог говорить обо всем, кроме своих чувств. С другими он стеснялся быть самим собой, а с ней, наоборот, стеснялся быть в маске «крутого пацана», зато мог не скрывать любознательность, не прятать незнание от непрочитанных книг и недоученных уроков. С ней можно было быть просто Пашкой, которому никогда не читали сказок на ночь, не рассказывали историю великих людей и событий, не изучали вместе географию.
Она рассказывала просто, с интересом, иногда подключала папу. В ее семье стремление узнать приветствовалось и поощрялось интересным рассказом.
В 9 классе они уже не были вместе в школе, Паша пошел получать профессию, он изменился и знал, чего хотел.
Паши стало гораздо меньше в жизни Лизы, она остро почувствовала, что ей его не хватает, с радостью ждала встреч. Ее радость чувствовал и Паша. Они оба изменились, навстречу друг другу.
Он мечтал стать геологом. Но пока стал пожарным. Есть ли призвание быть пожарным? Наверное, это призвание быть настоящим мужчиной. А геологом он станет. Если настоящий пожарный о чем-то мечтает…
Он – Паша – стал лучшим героем книги ее жизни: настоящий пожарный, будущий геолог, бывший бунтарь и хулиган, ее муж и отец маленького «Робинзончика». Они все вместе жили в любви, книгах и географии.
Он обещал подарить им половину земного шара, большую.
«Робинзон Крузо» – по-настоящему первая Пашина книга – стала уже их семейной реликвией.
Он успел спасти многих. Однажды ему пришлось спасать двух детей. Он их спас, а сам погиб.
Она осталась с «Робинзончиком», которому дарила любовь, книги, обещанную половину земного шара и память о Нем.
