Ну, вот и дождались весны! На календаре было 1 марта.

В квартире Колывановых настойчиво зазвонил телефон. Может сама Весна была на проводе? На самом деле звонил Володька.

— Ну что, завтра, как договорились, ничего не поменялось?

— Да, не волнуйся, не передумала наша Катя, завтра приедет, а потом придет.

— Так она еще не приехала?

— Рано утром поезд прибывает, ты еще спать будешь. А в пять у нас. Все, до завтра. Жену не забудь. Разве вы так и не помирились? Ну, даете! Так мы без ваших хрустящих мелкокалиберных огурчиков? А, может, помиришься, хоть ради огурчиков? Шучу. Не глупите, не дети уже!

«Это ж надо, сколько лет прошло, а когда думаешь о ней – о Кате – все та же тяжесть там, под «ложечкой», как вроде кто-то шкрябает вилочкой под той самой «ложечкой». Это уже привычка. Не чувство, а рефлекс, выработанный тогда, лет 10 назад»…

… А тогда – 10 лет назад – Катя была самой необычной девушкой.

Нравилась всем.

Только девчонок не устраивало в ней одно: то, что она нравилась многим ребятам. Девчонки не понимали почему, а ребята понимали. Каждый из них считал, что она такая только с ним – веселая, внимательная, а раз с ним, значит для него. Только для него. А она просто была такая со всеми: заинтересованная, жизнерадостная. Помогала всем, выручала всех. Ей было интересно жить. Ей нравились люди, а ребята – не более, чем все люди. После института она понесла себя, свою жизнерадостность, в мир. А здесь ее ждали. Все, но особенно трое: он – Колыванов, Володя и Витя.

Он первый понял, что от всего, что ее приземляло, останавливало, она убегала. Ведь ей хотелось так много успеть, так много увидеть. Мир такой большой, интересный! Главное для нее – не стоять на месте. Ей было скучно тратить свою жизнь на пироги и огурчики с помидорчиками, на монотонность и однообразие, на медленно и плавно, как кисель. Ей хотелось изменений, взлетов и падений, надрыва, лавины, чтоб дух захватывало. Она улыбалась всем, улыбалась миру, будущему. А разве можно улыбаться огурчикам, даже если они в компании с помидорчиками? Теперь он с женой и двумя «колыванчиками» ждал ее ежегодных визитов. Она наведывалась к ним раз в год, приходила вместе с весной, сама как весна. Не задерживалась. Ей все также было интересно жить. Она, наверно, все еще искала, причем не кого-то, хотя нет, именно кого-то, но в себе! Искала себя. А Витя до сих пор ждет…

…Белка скакала по деревьям, выглядывая потенциальных кормильцев с орехами в карманах. Она еще носила шубку зимнего фасона: коричневую с белыми, сероватого оттенка, разводами. Весенние белки не отличаются красотой, их весенние шубки выглядят полинявшими.

«Ой, как хочется весной кушать! Может, придет знакомая пара, те, не жадные, которые всегда держатся за руки или те, которые всегда шумные…. А вон новенькая, но почему-то совсем нестрашная, надо у нее попросить. Вон ведь не торопливо идет, все разглядывает: птиц, этих противных синиц, охотниц на наше лакомство, мало им семечек, так они еще и орехи повадились утаскивать».

Белка выскочила на дорожку прямо перед новенькой. Та резко остановилась, засмеялась, что-то залепетала по-своему, стала карманы щупать, плечами пожимать.

«Понятное дело, новенькая, не знает как с нами, голодными белками, себя вести. Ну, есть угощения? Похоже, что нет. Ой, что-то нащупала, заулыбалась, протягивает. Запаха любимого нет, что-то незнакомое. Что делать? Пробовать или бежать?» Ладонь с угощеньем была на расстоянии одного прыжка, Белка вытянулась во всю длину, подсунулась под самую ладошку, долго нюхала, потом махнула хвостом и через пару прыжков сидела на дереве.

«Ну и дура!» – подумала Белка…

…«Ну и дура! – подумала Катя. – Это же орех, миндальный. Попробовала бы сначала, а потом отказывалась. В жизни надо все пробовать, чтобы разобраться…. Надо же, белка, да еще и попрошайка, как раньше, ничего не поменялось». Прелые прошлогодние листья налипали на подошву, идти было мягко, как по ковру. «Как дома», – пронеслось в голове. Пахло недавно растаявшим снегом. Воздух был такой вкусный, свежий, полный здоровых ионов – полезный. В носу щипало от воздуха, и не только. В голове было тоже свежо и ионизировано, как будто внутри, где-то на уровне сердца, что-то таяло, какой-то прошлогодний снег. Все-таки щипало не только от воздуха – из глаз выкатилось несколько капель растаявшего прошлогоднего снега.

У них здесь все без перемен, все по-старому, по-хорошему. Она к ним возвращается, как в прошлое, в свою счастливую молодость, чтобы снова поверить в свою нужность, в себя – неповторимую, незаменимую, самую-самую. Они ей дарят это ощущение – неповторимости, значимости. Для них она – та Катя. И неважно, кто она для остального мира, сама для себя. А она им нужна для внутренней перезагрузки, для рождения новых ориентиров и целей, как бывает после встречи с чем-то несостоявшимся, несбывшимся, мечтой.

«Как же все-таки хорошо, когда где-то все по-старому! Как Земля на трех слонах и черепахе. А здесь мне по-старому рады и ждут. Правда, не у всех сохранилось по-хорошему: Лена с Володей порознь, помнится, когда-то был одним из моих поклонников. А Витя все так же один. Хотя может это для него и по- хорошему, не знаю. Он всегда был загадкой. Молчал и смотрел. Взгляд, конечно, красноречивый, но в остальном…. Никогда не мешал никому за мной ухаживать».

Раньше Катя начинала здесь скучать через три дня после приезда, потом дней через пять, последние разы ее интереса хватало на неделю.

В этот раз она предусмотрительно взяла обратный билет, отсчитав неделю. Еще и мама просила побыть подольше…

…В доме Колывановых часто пахло пирогами, и всегда было шумно, разговаривали выкриками, как на повышенных тонах, но это были повышенные тона радостных выкриков, перекрикивающих смех и шумную возню двух «колыванчиков».

— Эй, ребятня, а ну сюда, живо!

— Сначала найди! — Ну, смотрите, найду, тапками закидаю! Сегодня было шумнее, чем обычно.

— Ну, что, у нас все готово к принятию нашей любимой гостьи? Что, волнуешься? А то смотрю: стараешься, квартиру в порядок привел, магазины разоряешь, про нас обычно так не беспокоишься. Когда для меня последний раз в магазин ходил?

— Тань, ты серьезно, ревнуешь что ли? Даже приятно как-то, давно не слышал такого противного тона, как когда-то.

— Вот еще, приятно ему, сейчас как сделаю тебе сцену, нет, спектакль, да в трех актах…

— Сделай, а то уж как-то очень правильно у нас стало. — После того, как Катя уехала? А помнишь, как я тебе условия ставила, даже слезы лила? Смотри мне, теперь церемониться не стану: в угол, на гречку. Он крепко обнял жену…

…Катя не сразу нашла знакомый дом, заблудилась. Ее уже ждали. Сразу кинулись кормить. Так ждут близких и дорогих людей. Домашняя вкусная калорийная еда. Шумный детский галдеж. Непривычно. Гитара, старые и новые песни. Стойкий аромат пирогов.

Ей давно не было так…, и слова не подберешь. Наверно, счастье так и пахнет, так и видится, и слышится. Здесь, у Колывановых, его действительно было много.

В ее квартире все гармонично, со вкусом, в европейском стиле, но… не пахнет ни пирогами, ни вообще домашней едой, и тихо.

Играли, пели, снова ели.

Володя сегодня был без Лены, поэтому сыпал всем, чем мог: остротами, тостами, комплиментами, песнями. Но как-то у него это получалось слишком наиграно, как будто что-то хотел заслонить, скрыть от глаз. Наверно, именно то, что рядом не было Лены. Она обычно была с ним резковата, ядовита – сдерживала, он ей отвечал тем же, но как-то без обид, с иронией, так бывает, когда есть доверие. А сегодня он как будто сам от себя убегал.

Витя поменялся. Правда, все так же молчалив, но уверен, спокоен. А взгляд тот же. Вспомнила. Приятно. Давно на меня так не смотрели. Сел рядом, а не в стороне, как раньше.

— Сохрани мой номер телефона, может, пригодится. Будет что-то нужно – позвони.

— От тебя?

— И от меня, и вообще.

— А вообще – это о чем?

— Обо всем: отвезти, забрать, починить – помочь. Ты же тут одна.

— А если не надо помочь?

— Ну, тогда я тебе позвоню.

— Зачем?

— А если мне надо помочь?

— Боюсь, от меня помощи мало, чинить не умею.

— Просто обещай позвонить, если будет плохо или просто что-то нужно…

…Колыванов ласково обнял спящую жену. Его счастье проступило четче и ярче на фоне Катиного одиночества, которое сегодня было выразительным. Он думал теперь о ней иначе: к привычке тревоги под «ложечкой» и к восхищению добавилась жалость. Таня сонно, машинально отозвалась на объятие. «Даже во сне любит. Это уже привычка меня любить, рефлекс. Это и есть мое счастье»…

…Володя не спал. С такими мыслями разве заснешь. То, что он все время искал, у него, оказывается, было. Только теперь он это понял, когда потерял. И то не сразу. Думал: свобода – это счастье. Ленка душила своей любовью. Вот она – свобода. Никто не душит. Делай, что хочешь и с кем хочешь. Только расхотелось. Захотелось засунуть ноги в свои любимые тапочки, пусть бурчит и ворчит – это она так любит. Как ребенка. А он и есть, вернее, был таким. А сейчас подрос. Быстро. Особенно сегодня: и Катя была, одинокая, когда-то желанная, но сегодня – далекая. Интерес угас…. Незачем так много думать. Завтра – к Лене. Она когдато просила починить что-то…, потом вспомню. Она придет, а я все починил. Весомый аргумент? Для нее – да. Теперь можно и спать…

…Белка все думала: «Надо было попробовать. Еще раз придет, попробую. А как узнаешь, вкусно или нет, если не попробуешь. Теперь вот жалею». А в это время коммутаторы мобильной связи соединяли два телефонных номера. Кто кому звонил, кому первому понадобилась помощь – не важно…