Вместо пролога. Мое отречение от веры.
Я не верю в Современную Медицину. Я медицинский еретик. Цель моей книги — сделать вас еретиками.
Я не всегда был таким. Когда-то я верил в Современную Медицину.
Когда я учился в медицинском институте, не стал глубоко вникать в проводившееся тогда исследование гормона DES (диэтилстилбестрол), потому что я верил. Кто мог тогда заподозрить, что через двадцать лет мы обнаружим рак влагалища и аномалии развития половых органов у детей, матери которых принимали DES во время беременности?
Я должен сознаться, что не проявил подозрительности и по отношению к кислородной терапии недоношенных детей. Хотя насторожиться было от чего — в оборудованных по последнему слову техники отделениях для недоношенных полная или частичная потеря зрения отмечалась почти у девяноста процентов новорожденных с низким весом. В то же время в нескольких милях от нас, в большой, но менее «продвинутой» больнице это заболевание — ретролентарная фиброплазия — встречалось менее чем у десяти процентов недоношенных.
Я просил своих учителей объяснить этот феномен. И я верил им, когда они отвечали, что врачи в менее оснащенной больнице просто не могли поставить правильный диагноз. Через год или два было доказано, что причиной ретролентарной фиброплазии являлась высокая концентрация кислорода, подававшегося в инкубаторы.
Материально обеспеченные медицинские центры чаще делали детей слепыми только потому, что у них было лучшее оборудование — самые дорогие и современные пластиковые инкубаторы, в которых весь подаваемый кислород обязательно поступал к ребенку. Однако в больницах победнее использовались старые модели — ванночки с неплотно прилегавшими металлическими крышками. Они давали такую утечку, что, сколько бы кислорода ни подавалось в инкубатор, этого было недостаточно, чтобы ослепить ребенка.
Я все еще верил в Современную Медицину, когда принимал участие в написании статьи об использовании антибиотика террамицина для лечения респираторных заболеваний у недоношенных. Мы объявили об отсутствии побочных эффектов. И действительно — их не было. Но наш эксперимент не был достаточно продолжительным, поэтому мы не узнали, что не только террамицин, но и другие антибиотики весьма эффективны для лечения этих заболеваний. Как не узнали также, что и террамицин, и другие антибиотики тетрациклинового ряда сделали зубы тысяч детей желто-зелеными и оставили отложения в костях.
Я также должен сознаться, что верил в лучевую терапию. Верил в ее эффективность при лечении увеличения миндалин, лимфатических узлов и вилочковой железы. И я верил своим учителям, когда они говорили, что радиация, безусловно, опасна, но используемые дозы настолько малы, что не могут причинить никакого вреда.
Много лет спустя мы обнаружили, что эти «абсолютно безвредные малые дозы», полученные пациентами десять-двадцать лет назад, дали богатый урожай в виде многочисленных случаев рака щитовидной железы. Я был поражен, когда некоторые из моих бывших пациентов вернулись ко мне с узлами в щитовидной железе: «Почему вы возвращаетесь ко мне? — думал я, — ко мне, кто был виной произошедшего с вами?».
Теперь я не верю в Современную Медицину.
Зато я верю, что, несмотря на все новейшие технологии, несмотря на то, что пациента снаряжают как астронавта, отправляющегося в полет на Луну, — самую большую опасность на вашем пути к здоровью представляет собой доктор Современной Медицины.
Я верю, что лечение методами Современной Медицины редко бывает эффективным, но зачастую опаснее болезни, против которой оно нацелено.
Я верю, что эта опасность усугубляется еще и тем, что вредные процедуры применяются там, где вообще не требуется медицинского вмешательства.
Я верю также, что если более девяноста процентов врачей, больниц, лекарств и медицинских приборов исчезнут с лица земли, это тут же положительно скажется на нашем здоровье.
Я уверен, что Современная Медицина зашла слишком далеко, применяя в повседневной практике методы, разработанные для экстремальных ситуаций.
Каждый день, каждую минуту Современная Медицина заходит слишком далеко и гордится этим. Например, недавно опубликованная статья «Кливлендская фабрика медицинских чудес», расхваливает «достижения Медицинского центра Кливленда: за последний год проведено 2 980 операций на открытом сердце, 1,3 млн. лабораторных исследований, снято 73 320 электрокардиограмм, проведено 7 770 полных рентгеновских обследований, 210 378 других радиологических исследований, 24 368 хирургических операций».
Но была ли доказана хоть какая-нибудь роль этих процедур в поддержании или восстановлении здоровья? Нет. И в статье, напечатанной в журнале Медицинского центра Кливленда, не приводится ни одного похвального примера того, какую пользу принесли людям все эти дорогостоящие причуды. А все потому, что эта фабрика не производит здоровья.
И стоит ли удивляться, что когда вы приходите к врачу, с вами обращаются не как с человеком, которому требуется помощь, а как с потенциальным потребителем продукции фабрики чудес.
Если вы беременны, идите к врачу, и он будет обращаться с вами как с больной. Беременность — это, оказывается, болезнь, которая нуждается в девятимесячном лечении, и вам будут проданы капельницы, оборудование для обследования плода, горы таблеток, абсолютно бесполезная эпизиотомия и — хит продаж! — кесарево сечение.
Если вы по собственному недомыслию обратитесь к врачу с обычной простудой или гриппом, то доктор, скорее всего, пропишет антибиотики, которые не только не помогут при простуде и гриппе, но заставят вернуться к врачу с еще более серьезными проблемами.
Если ваш ребенок настолько резв, что учителя не могут с ним совладать, врач готов зайти слишком далеко, сделав ребенка зависимым от лекарств.
Если малыш отказывался от груди в течение одного дня и из-за этого набрал меньше веса, чем предписано врачебными инструкциями, врач может поставить крест на грудном вскармливании при помощи лекарств, подавляющих лактацию. И желудок вашего малыша освободится для искусственного вскармливания. А это опасно.
Если вы безрассудны настолько, что проходите ежегодные профосмотры, можете быть уверены: грубость служащих в регистратуре, дым чьей-нибудь сигареты, да и само присутствие врача поднимут ваше давление. И не исключено, до такой отметки, что домой вы уйдете не с пустыми руками. И — ура! — еще одна жизнь спасена благодаря гипотензивным лекарствам. И еще одна интимная жизнь пойдет псу под хвост, так как импотенция в большинстве случаев вызывается побочным действием лекарств, а не психологическими проблемами.
Если вам «повезло» провести ваши последние дни в больнице, будьте уверены: врач сделает все возможное, чтобы у вашего смертного ложа стоимостью 500 долларов в сутки стояло новейшее электронное оборудование и торчал полный штат чужих людей, готовых выслушать ваши последние слова. Но сказать вам будет нечего, так как эти люди наняты для того, чтобы не дать вам видеться с семьей. Вашим последним звуком станет писк электрокардиографа. Да, ваши родные все же примут участие в вашей смерти — они оплатят счет.
Неудивительно, что дети боятся врачей. Они-то знают! Их чувство опасности невозможно обмануть. На самом деле все боятся. И взрослые тоже. Но мы не можем признаться в этом даже себе. И начинаем бояться чего-то другого. Не самого врача, а того, что приводит нас к нему: своего тела и происходящих в нем естественных процессов. Когда мы чего-то боимся, мы этого избегаем. Не обращаем внимания. Обходим стороной. Делаем вид, что этого не существует. Спихиваем ответственность за это на других людей. Так врач получает свою власть. Мы сами отдаемся ему, когда говорим: «Я не хочу возиться с этим, док. С этим телом и всеми его проблемами. Позаботься-ка об этом, док. Делай свою работу».
И врач делает свою работу.
Когда врачей обвиняют в том, что они не сообщают пациентам о побочных эффектах лекарств, врачи начинают оправдываться. Дескать, излишняя открытость перед пациентами будет во вред последним — помешает их взаимоотношениям с врачом. Это означает, что отношения между врачом и пациентом строятся не на знании, а на вере.
Мы не знаем, что наши врачи — хорошие. Мы говорим, что мы верим в них. Мы им доверяем.
Не думайте, что врачи не видят разницы. И ни на одну минуту не верьте, что они не играют изо всех сил. Потому что цена вопроса — вся их жизнь, все эти девяносто или больше процентов ненужной нам Современной Медицины, которая существует затем, чтобы убивать нас.
Современная Медицина не может выжить без нашей веры, потому что она не искусство и не наука. Современная Медицина — это религия.
Согласно одному из определений, религия — это попытка организованного взаимодействия с непонятным и загадочным. Церковь Современной Медицины имеет дело с самыми загадочными вещами: рождением, смертью, с теми загадками, которые задает нам наш организм (а мы — ему). В «Золотой ветви» религия определяется как попытка завоевать доверие «высших сил, которые, согласно представлениям о них, управляют природными процессами и человеческой жизнью».
Если бы люди не тратили миллиарды долларов на Церковь Современной Медицины, чтобы завоевать доверие высших сил, которые руководят человеком и направляют его, — на что бы они их тратили?
Автор Роберт С. Мендельсон.
